Кальме был чрезвычайно заинтересован рассказами о вампирах. Ему было
желательно их проверить по показаниям очевидцев, на которых он мог
бы положится. С этой целью он обратился с письмом к одному своему
знакомому, служившему в Сербии в свите герцога Карла-Александра Виртембергского,
бывшего в то время вице-королем Сербии. Этот офицер прислал аббату
Кальмэ подробное письмо, в ктором уверяет его самым положительным
образом, что все обычные рассказы о вампирах и все газетные вырезки
о них, какие в то время появлялись, заслуживают полного доверия, и
если иногда в пересказах о них вкрадываются преувеличения, то все
же основа их остается верною. Чтобы окончательно убедить в этом Кальмэ,
его корреспондент рассказывает в своем письме самый свежий случай
обнаружения вампиризма. Как раз около того времени в одной сербской
деревне близ Белграда появился упырь, который производил опустошения
среди своей родни. Автор письма при этом замечает, что упырь нападает
преимущественно на свих близких, оставшихся в живых, на собственных
братьев, детей, племянников, внуков и т.д. Так вел себя и тот упырь,
о котором донесли в Белград. В донесении сообщалось, что упырь этот
умер уже несколько лет тому назад, и с тех пор систематически опустошал
ряды своей многочисленной родни. Получив это известие, герцог Виртембергский
сейчас же снарядил в ту деревню целую комиссию для исследования дела
на месте. В состав ее вошли ученые, врачи и богословы, много военных.
Отправилась она в сопровождении отряда гренадер. По прибытии на место,
комиссия собрала сведения путем опроса местных жителей. Все они в
один голос показали, что упырь свирепствует уже давно и успел истребить
большую часть своей родни; в последнее время он отправил на тот свет
треть племянников и одного из братьев; потом напал на племянницу,
красивую молодую девушку, к которой являлся уже два раза по ночам
пить ее кровь. Девушка уже настолько ослабла от этих кровопусканий,
что ее смерти ожидали с минуты на минуту. Комиссия в полном составе,
сопровождаемая громадною толпою народа, при наступлении ночи отправилась
на кладбище, где местные жители сейчас же указали могилу подозреваемого
упыря, который был похоронен уже почти три года тому назад. Над могилою
все видели какой-то огонек или свет, напоминавший пламя лампы, но
только слабое и бледное. Могила была вскрыта, затем открыли и гроб.
Покойник лежал в нем, как живой и здоровый человек, "как каждый из
нас при этом присутствовавших", говорит в своем письме корреспондент
Кальмэ. Волосы на голове и на теле, ногти, зубы, полуоткрытые глаза
держались крепко и прочно на своих местах; сердце билось. Труп был
извлечен из гроба. В нем было заметно некоторое окоченение, но все
же все члены были совершенно гибки, а главное, целы и невредимы, как
у живого; на всем теле при осмотре не оказалось никаких следов разложения.
Положив труп на землю, его пронзили насквозь против сердца железным
ломом. Из раны появилась жидкая беловатая материя, смешанная с кровью
(то, что современные врачи называют ихорозным гноем); ~ скоро кровь
начала преобладать над гноем и вытекала в изобилии. Это выделение
не распространяло никакого дурного запаха. Потом трупу отсекли голову,
и из отруба опять-таки в изобилии вытекал такой же беловатый гной,
смешанный с кровью. Наконец труп бросили назад в могилу засыпали большим
количеством извести, чтобы ускорить его разложение. После того девушка,
племянница упыря, не погибла, как все ожидали, а напротив, начала
очень быстро оправляться. Она также была осмотрена врачами. Оказалось,
что на том месте, откуда упырь высасывал кровь, остался очень небольшой
знак в виде синеватого или багрового пятнышка. По-видимому, упырь
не разборчив к месту кровоизвлечения, т.е. высасывает кровь откуда
попало. Но иногда в народных сказаниях указывается на то, что ранки,
наносимые упырем, всегда оказываются против сердца. В заключение корреспондент
Кальмэ упоминает о том, что свидетелями всего описанного им были,
кроме членов комиссии и местного населения, многие почтеннейшие белградские
граждане; всех же очевидцев было 1300 человек. Нам неизвестно, когда
было писано это письмо, но несомненно, что оно относится к первой
половине XVIII столетия, ибо в это время вышла в свет книга Кальмэ.
